Юрий КРУЖНОВ
Журнал «Автобус» №4 от 2009г.
НЕМНОГО О ЧУДЕ И ЧУДЕСНОМ…
Общаясь с Сергеем Песчанским, руководителем Русской роговой капеллы, понимаешь, что значит «подвижник»…
Это был счастливый случай: едва собравшись писать в «АВТОБУС» о Сергее Песчанском и его уникальной Русской роговой капелле (хотел уже звонить, договариваться о встрече), я вдруг встречаю Сергея на выходе из метро на Московском проспекте. Почему ещё это была удача? – тут, рядом с метро на Московском, находится роговая мастерская Капеллы. И Сергей, естественно, тащит меня туда, а я, естественно, наплевав на дела, с радостью иду за ним.
Я никогда не был в этой мастерской. Я только слышал про то, как энтузиасты изготавливают сами «волшебные» латунные трубы, порой достигающие двух метров в длину, как сворачивают на шаблоне латунные листы, как сваривают их тончайшей струёй газовой горелки, а потом делают так, что шва не найти. Мастерят мундштуки, настраивают рога, заставляют их звучать… Ни одна музыкальная фабрика не решилась взяться за это. В 2002 году «АВТОБУС» уже писал про роговой оркестр Песчанского, про то, как Сергей с несколькими товарищами начинал осваивать ремесло изготовления инструментов, как долго изучали они старую технику изготовления рогов – сохранившиеся старинные уже для игры не годились. Тогда Сергей только начинал дело, роговой оркестр тогда давал свои первые концерты – первые концерты роговой музыки за протекшие 87 лет. Возрождалось «русское чудо», изобретённое в 1751 году чешским валторнистом Яном Марешом, служившим у богатого вельможи Семёна Кирилловича Нарышкина (см. «АВТОБУС», 2003 год, № 1).
И вот уже семь лет Сергей не позволяет затихнуть в себе чувству восторга перед тем, что он и его друзья делают, восторга не перед собой, конечно, а перед роговой музыкой, перед самим звуком рога. Он старается поддержать и в товарищах это ощущение причастности к «чуду».
«А иначе как? – смеётся, – а иначе ничего не получится. Мы стремимся к прекрасному, это нисходит нам откуда-то, и мы должны приобщить к этому других. Понимаете, мы должны сознавать, что мы не – музработники…»
Сергей не производит впечатления мечтателя или фаната дела, хотя на деле он и мечтатель, и фанат, то есть увлечённый до невероятия своим делом человек. Внешне он, как говорится, самый «земной», очень практичный в самом лучшем смысле (что, кстати, очень помогает делу), весельчак, не без лукавинки и во взгляде – да и в речи. С ним и не легко, и просто в то же время. К тому же, он замечательный и всегда увлечённый собеседник. И нет у него желания выпячивать свою роль, он всегда старается быть ровным со своими музыкантами. Их не так много – 13 человек. Иногда приглашает «для усиления» ещё одного–двух. Но музыкантов, умеющих играть на рогах – раз два и обчёлся. Ведь никто этому искусству не учит. Все «роговики» – это профессионалы–валторнисты, тромбонисты, трубачи. Все – прекрасные солисты на своих инструментах. Но в игре на рогах – своя специфика. Каждый рог может издать только один натуральный звук, и мастерство музыкантов заключается в том, чтобы создать этот звук в определенный момент и стать частицей ансамбля. А теперь посчитайте – чтобы сыграть простую гамму, нужно семь инструментов и, соответственно, семь музыкантов.
«Когда роговая музыка «умерла» в третий раз в 1915 году, – рассказывает Сергей, – то, как и прежде, мнение специалистов было однозначное – больше такой оркестр не возродится. А потом пришла советская власть, и даже в учебниках музыки можно было прочесть – такой оркестр, основанный на муштре, возможен был только при крепостном праве. А в конце XIX века, кстати, когда крепостных уже не было, игру на рогах возрождали в основном военные музыканты. Но сегодня оказалось, что дисциплину и муштру может заменить любовь к делу, к звучанию рога и, что особенно важно – философский подход к явлению. Я давно стараюсь оценивать и анализировать нынешнее состояние музыки и возможный ход ее развития. И сейчас уверен – рассматривать роговую культуру России вне её истории, вне контекста всей мировой культуры нельзя. Рог с древних времен считался символом изобилия. Он в Библии часто упоминается. И это чувство изобилия – не только звукового, но какого-то душевного и даже духовного – оно в природе и самого звука. Звук рога распространяется очень далеко. Мы знаем из документов, как зачарованы были полнотой и красотой звучания все, кто впервые или не впервые слышал роговой оркестр.
В звуке рога есть что-то боговдохновенное. Вот возьмите русские народные сказки, обратите внимание – отрицательные герои выдавливают из себя что-то «немузыкальное» – резкие, неровные, шипящие, свистящие звуки (кикимора, соловей-разбойник, болотник и так далее). А противоположность этому – звук колокола. Образ колокола как раз есть для нас самый важный…»
Сергей, надо сказать, любит бросаться парадоксами. И мыслит, естественно, так же парадоксально. Но это на первый взгляд. Про «колокол» я слышал от него не раз. Это у него целая теория. И каждый раз в этой связи Сергей начинает говорить о том, что на рогах нельзя и не нужно… играть. Эта мысль удивляет непосвящённого. Но всё оказывается просто.
«Да, рог может издать только один звук. Но какой? Музыканты говорят – это натуральный звук, натуральный тон. Это понять не сразу можно, только на практике. И словами не передать… Ведь в том-то и секрет, что натуральный звук рождается организмом, и с инструментом становится одним целым. Мы, роговики, должны ощущать этот звук внутри себя, слышать его «внутренним» слухом. Возрождение рогового оркестра и преследовало цель – создание красоты звучания натуральных звуков. В этом крылась загадка оркестра рогов. Звук рога отличается от других духовых инструментов тем, что мы его не «изображаем», не изобретаем с помощью диафрагмы, губ и прочих приспособлений, извлекаем из рога то, что в нём заложено природой. Мы с рогом – одно.
Играть одну ноту на роге кажется просто, легко. На самом деле это не так. На одной ноте вылезает любая погрешность, и её не спрячешь. Качество звука зависит от твоего внутреннего состояния, а его тоже не спрячешь. Рупор рога поведает о тебе всё. Один профессор консерватории, когда я ему рассказал о принципах игры на роге, воскликнул: «Да это же настоящий детектор лжи!» На валторне я сыграю пассаж, и если ошибся, сумею «спрятаться» десятком других нот, красивой фразой, легато – и прочим. А в роге, если ты сыграл не так, звук сомнётся, заскрипит, и его уже не поправишь, и это уже катастрофа. Тут некуда спрятаться, ты на виду у всех. И ансамбль испорчен…»
«Ну, а что значит «образ колокола?» – спрашивал обычно в этом случае я.
«Вы слышали, как звучит церковный колокол, когда вы где-нибудь в лесу, грибы собираете, или идёте по полю? Или стоите у монастырской звонницы, когда звонят к вечерне? Колокол звучит чисто, долго, он долго сохраняет, держит «форму звука», он приятен для слуха, он радует слух и душу. В колоколе огромное богатство призвуков. Они и важны. Это богатство жизни. В колоколе не «гуляет воздух». Я всегда даю его как пример того, как, во-первых, надо и как важно держать звук, а во-вторых, это образец того, как рождается звук и как он «уходит». Звук колокола начинается с простого удара его языка. Прямой путь, никакого напряжения или особого приспособления, чтобы звук родился. А когда мы играем на классических инструментах, звук в инструменте рождается благодаря работе наших мышц – губы через вибрацию выдают его, выдувают. Это отражается на самом звуке – отражается отрицательно. Бывает, трудно удержать высоту, звук идёт толчками, и сам инструмент, в зависимости от своего качества, начинает преподносить сюрпризы. Такая работа отнимает у музыканта много времени и физических сил для достижения результата. Как правило, такая мышечная работа над звуком продолжается у музыкантов на протяжении всей их жизни. Лишь единицам удаётся овладеть свободным, красивым звуком, и тогда их игра вызывает восхищение. На роге надо приучить себя не «играть» звук, не стараться мышцами его создать, а постараться создать звук внутри себя и держать его. Не выдувать, а держать. Пускай организм уподобится музыкальному инструменту. Музыкант должен держать в себе образ колокола и создать форму колокола внутри себя. Тут и характер играющего, и мировоззрение его – все–все. Музыкант–роговик, он сам – «живой» колокол. Вот потому я и говорю своим музыкантам: не надо «играть» звук, надо создавать его в себе. Он сам передастся через рог. Натуральный звук, заложенный в нас природой. Я доходчиво объясняю?..»
«То есть, в играющем на рогах тоже должна говорить природа?»
«Может быть, что-то древнее, от предков идущее. А может, в этот момент нам ниспосланное… В природе нет ничего случайного, как нет ничего сложного – для неё, природы, всё естественно».
«А как вы пришли к мысли о роговой музыке?»
«Я и не помню сейчас. Помню, что сразу понял – это ещё одно чудо на свете. Но музыка – уже чудо Я некоторое время преподавал валторну в музыкальной школе, и у меня тогда уже родилась мысль о рогах. Мы решили попробовать. Сделали примитивные рога с ребятами и на одном празднике приготовили сюрприз. Когда объявили начало праздничного концерта, вдруг в зале поднялись несколько моих учеников и на примитивных рогах сыграли фрагмент фанфары. Это было первое публичное выступление ещё не сформировавшегося коллектива. Все пришли в восторг. Мне стало ясно – у рогов есть будущее. Двое из тех учеников играют сейчас в нашем роговом оркестре.
И вот… история совершает свои круги. Организовались мы как ансамбль, как оркестр в историческом месте – во дворце Кирилла Григорьевича Разумовского, который имел свой «образцовый роговой хор», один из лучших в Петербурге. Сейчас во дворце размещается Педагогический университет им. А.И. Герцена. Тогда, семь лет назад, его руководство первое нас заметило, «приютило» нас, помогло организоваться, мы играем в этом дворце до сих пор. Такое было у нас начало…
Когда мы начали работать с роговым оркестром, выяснилось, что нужно многое пересматривать нам, как духовикам. Вот, например, принято считать, что пиано, пианиссимо означает полнейшее спокойствие, а форте, фортиссимо – высокую степень напряжения. В симфоническом оркестре это напряжение входит в художественную задачу. В роговом, оркестре напряжение портит звук, несёт отрицательный заряд слушателям. В задачу нашего оркестра входило создание красоты и доброты звучания. Для рогового оркестра нужно другое: пианиссимо как спокойное звучание вдалеке, а фортиссимо – это когда близко и насыщенно. Но не напряжённо. Этому сопротивляется сам характер звука, чистого, прозрачного… Про это я только что рассказывал».
Сергей долго может говорить о технике игры на рогах, на этих, казалось бы, простых инструментах, древних, примитивных. А я думаю о том, что на этих простых инструментах музыканты играют – и играли раньше – сложнейшие пьесы классического репертуара, от песенок до увертюр Вебера и Бетховена.
«Я выбираю репертуар, который соответствует природе рогов. Мы играем много медленной музыки, где можно насладиться сказочным звуком рога, не похожим ни на что. Роговой оркестр – это не духовой оркестр (по характеру звучания). И не орган, хотя там тоже трубы, но они продуваются механическим способом. Можно сыграть громче или тише, но нет вдохновенного отношения к звукоизвлечению. Орган прекрасен, величествен. Но его звук сильно отличается от звука рогов, именно из-за этой механики. Роговой оркестр не зря называли «живым органом».
«Но вы играете и виртуозные, прямо сказать, пьесы. Собираетесь вот разучить виртуозную пьесу Баха».
«Не для того, чтобы удивить. Мы хотим и в подвижных пьесах показать лёгкость и красоту звучания. В звуках рога проглядывает что-то чудесное. Чудесное от слова «чудо», как его понимали древние. Потому что понять многие вещи в природе, в жизни, мы до конца не можем, как ни пыжимся. В конце концов, всё упрётся в то, что в начале каждой вещи лежит высший промысел. То есть чудо. Натуральность, простота, природный звук – вот это-то в наше время и есть чудо. Чудо – это необъяснимое. В переплетении натуральных звуков и
рождается что-то магическое, необъяснимое, и это самое удивительное, ценное…»
«Я вспоминаю, Сергей, нашего русского философа Алексея Лосева. У него есть работа, где он пытается выяснить, что, в сущности, есть миф. Лосев обладал потрясающим аналитическим умом, аналитическое мышление было его коньком, мало кто из философов мог с ним тут соперничать. Как и во всём остальном. Так вот, после долгого анализа, выяснения корней, структуры мифа и выяснения его составляющих, Лосев как аналитик, приходит к выводу, что миф есть… чудо. И от дальнейших объяснений отказывается. Между прочим, Лосев был в молодые годы пострижен в монахи. Может, это что-то объясняет?..»
«Конечно. Этот человек, безусловно, понимал, что конечный продукт, может, и подвластен анализу человеческого ума, но исходная точка, загадка рождения – это в руках высшего разума или высшего существа… А о музыке Лосев писал?»
«Ещё бы. Он сам был музыкантом. Прекрасно писал. Но никогда не касался технической стороны дела».
«Мудрый человек. О музыке написано очень много. О ней написано столько, что столько музыки не написано. И в основном это рассуждения профессионалов о структуре, технике, гармонии, полифонии… То есть это знание людей, которые находятся в самом процессе, это взгляд как бы изнутри. Но ведь музыка должна воздействовать на слушателей и, собственно, мнение слушателей должно быть решающим. И те, кто ищет или создаёт рамки и правила для музыки, должен быть и исследователем, и слушателем одновременно. А вот это самое трудное. Слушатель в исследователе вернёт его к истокам, к восприятию чуда. Но исследователь не может с этим смириться. Ему надо «объяснить» музыку, объяснить технику, гармонию, полифонические принципы и так далее. И оттого так иногда тяжело и грустно читать работы о музыке…
А ведь с помощью музыки и особенно современных технических всяких средств можно манипулировать сознанием людей, формировать его. Вы знаете, что звуками можно лечить, а можно и пытать, выводя человека из одного психического состояния и вводя в другое. Из истории Древней Греции известен такой случай. Однажды в Спарту, которая славилась своими военными школами и «спартанским» методом воспитания, для обучения воинов музыке был приглашён известный тогда философ и музыкант Тимофей Милетский. Он стал учить юношей игре на 12-струнной кифаре и стал воспитывать воинов на лирической музыке. А вскоре стало ясно, что воинов из таких учеников не получится. Тимофея изгнали. Музыка способна лишить людей воинственности… А знаете легенду, как в 1814 году, когда русские войска подступили к Парижу – как они взяли Париж без единого выстрела? Они не собирались Париж разрушать, русские хотели показать осаждённым в городе, что пришли не как поработители и оккупанты, что это война не с французами как нацией. И один из генералов приказал собрать у стен военные оркестры, и те стали играть французскую музыку – песни, танцы, классику. И французы всё поняли и открыли ворота. Это была встреча двух культур, а не двух врагов. Вот такие чудеса может делать музыка».
«Сергей, но вот семь лет прошло. Насколько удалось вам приобщить слушателей, незнакомых с роговой музыкой, к этому явлению? Я знаю, что вас всюду приглашают, вы бывали с гастролями за границей, сейчас вас ждут в Италии, Франции, США».
«Конечно, многих привлекает экзотика. Мы всё же экзотическое явление в определённом смысле. Но наша задача – изменить это мнение. Роговой оркестр – это прежде всего культура звучания. Симфонисты заняты концепцией, построением формы, кучей разных высоких вещей. Наш инструмент – звук. Всё, что мы чувствуем, думаем, хотим сказать, мы передаём через звук. Да и играет оркестр небольшие вещи. Но звуком мы можем тронуть так… Ле¬том состоялся наш первый концерт в Большом зале филармонии. Состоялся благодаря поддержке нашего Комитета по культуре… Это был серьёзный экзамен. Вы знаете, что сейчас интерес к классической музыке сильно упал. Бывает, на филармонический концерт продают 200-300 билетов. И мы очень волновались – придут или не придут. Но зал оказался заполнен на две трети, а каждую пьесу сопровождали долгие аплодисменты».
«Я, кстати, не помню, чтобы в Филармонии посреди концерта требовали бисировать прозвучавшую пьесу. А тут вас заставили бисировать посреди концерта».
«В Филармонии был очень знаменательный концерт. В этом за¬ле 94 года назад состоялся последний концерт рогового оркестра. И вот выступили мы… Успех? Да… Дело, думаю, было не только в необычности звучания, а в том, что мы постарались вложить в это звучание…
Ещё мы пытаемся возродить забытые традиции, связанные с роговой музыкой. Одна из них – так называемые «Невские серенады». Когда-то в белую ночь по рекам и каналам ходили лодки – их называли «трешкоты», «рябики» –по-разному – и в этих трешкотах сидели музыканты рогового оркестра. И играли всю ночь, услаждая слух тех, кто на берегу или в самих трешкоутах. Эта традиция была очень распространена в XVIII веке, а умерла где-то в 1830-х годах. И вот мы решили её возродить. Я пришёл к Игорю Воеводскому, главному
редактору АВТОБУСА, ценителю и знатоку роговой музыки – мы с ним начинали семь лет назад, он организовывал и вёл один из наших первых концертов. Он, кстати, замечательно вёл и наш филармонический концерт в этом году… Так вот – мы с ним организовали ночные плавания на катере с участием роговой музыки. Стоянка была на канале Грибоедова, у Спаса-на-Крови. Сказочно звучит роговой оркестр на воде… Трудно высказать… А ещё мы играем летом по выходным у Шахматной горы в Петергофе. Играли мы в Финской лютеранской церкви, во дворцах, где когда-то звучала роговая музыка – Юсуповский, дворец Разумовского, Константиновский дворец, Таврический а также в Павловске, Пушкине, Эрмитажном театре, Георгиевском зале Эрмитажа, Смольном соборе. Особенно хорошо звучит духовная музыка в Духовно-просветительском центре «Святодуховский» в Александро-Невской лавре. Мы планируем играть там регулярно, считаем это честью для себя. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир, услышав наш коллектив, посоветовал использовать в нём колокола. И вскоре на фестивале колокольной музыки в Ярославле мы играли с колоколами звонницы, это вызвало восторг у публики. И, наконец, мы соединили звучание рогов с самым натуральным «инструментом» – человеческим голосом. У нас поёт замечательная певица и наш дирижёр – Ирина Андрякова.
Вообще мы расцениваем наше дело не как удовольствие, а как своего рода служение – красоте, людям… Да оно, наверное, и должно быть таким по сути…»